четверг, 10 декабря 2015 г.

Далматовиада. Глава IV. Культурные воспоминания.

Далматовский КДЦ, бывший ДК
Мы-то с вами люди серьезные, нам подавай этакое, чтоб за душу брало и  соответствовало тому, что Саша наш Пушкин называл «дум высокое стремленье». А все музыкальное, танцевальное и художественное трюкачество – игрушки для малолетних. То же самое и в танцах, и в изобразительном искусстве, и в театре, и в кино…

Далматовиада. Глава IV. Культурные воспоминания.

Далматовский КДЦ, бывший ДК

понедельник, 7 декабря 2015 г.

Далматовиада. Глава III.Увлечения.ЗОРЕНЬКА


zorenka
- Прогуляемся, посмотрим, какая она такая Пермь?
Саша Авсиевич лукаво подмигивает хористам и танцорам «Зореньки», уже переодевшимся после предварительного концертного прогона.
– Театр оперы и балета мы изучили. Неплохой театр, весь в золоте, сцена большая. Нам вполне подойдет, напоемся и напляшемся всласть. А как там, на воле, надо поглядеть.
Он первым направляется к двери, и вся мужская группа ансамбля устремляется за ним.


В семидесятые годы прошлого тысячелетия Галина и Александр Ависевичи были для далматовцев теми людьми, с кем связаны были все праздники города. Галина, всегда бодрая и энергичная, в этой талантливой паре всегда лидерствовала, а Саша, обладавший легким и общительным характером, был тем уверенным плечом, опираясь на которое, Галя сумела создать ту кипящую творческую атмосферу, в которой ярко высвечивались яркие самородки артистов.

Далматовский ансамбль «Зоренька» прибыл в Пермь на всероссийский смотр самодеятельных художественных коллективов с твердым намерением завоевать звание лауреатов. Подбор песенного и танцевального репертуара, труднейшая работа концертмейстера Александра Ивановича Иванова-Балина по подбору солистов и хористов на все хоровые группы, по достижению их созвучия, объединение в единое целое хора и танцевального коллектива, филигранная отделка элементов сценария, месяцы труднейших репетиций, иной раз по 6-8 часов в день, постановочные мучения в Курганской филармонии – все это должно было убедить московское жюри и пермских зрителей в том, что ансамбль «Зоренька» из города Далматово достоин высокого звания «народный».

Завтра конкурсный концерт, а там и домой пора, потому мы хотели успеть осмотреться, насладиться городской жизнью и везде побывать. Звонкий голос Галины Авсиевич тоже быстренько собрал девчонок на прогулку по городу, и мы всей кампанией пошли по улицам, разглядывая витрины магазинов и разношерстную людскую реку на тротуарах широких улиц.
- Смотрите, смотрите, афиши! А на них и фото нашей «Зореньки»!
На стендах с объявлениями были наклеены огромные цветные плакаты, призывающие Пермских зрителей на всероссийский смотр-конкурс лучших коллективов художественной самодеятельности. Плакаты были украшены большой цветной фотографией хора, чем-то похожем на хор нашей «Зореньки», а чуть ниже в списке коллективов ярко значился и наш ансамбль.
Светило солнышко, мы шагали по городу, весело смеясь, радуясь, отчасти еще и тому, что на обратном пути нам улыбался обед в кафе, к которому нас приписали на время пребывания в Перми.

- Не вздумайте пить и есть горячее, холодное, кислое, горькое, берегите горло! 

Иванов-Балин, наш маэстро, волновался не зря, ибо мы вдруг почувствовали себя необычно свободно. Кто-то потянулся к мороженому, кому-то враз захотелось отведать все напитки, что улыбались с витрин, а мужики уже заметили в сторонке столовку, откуда тянуло пивным духом и запахом вяленой рыбы.
Мало того – наш наставник разузнал, что по городу ходит грипп, и привез с собой связки чеснока, раздал нам, и требовал держать чесночные дольки возле носа, свято полагая, что наивные гриппозные микробы, захватившие Пермь, совершенно не готовы к этому чесночно-психическому оружию. Не знаю, как микробы, но коллеги-хористы из других городов почему-то обходили наши гостиничные номера стороной.
Повторяю, город как назло, к нашему приезду выложил на прилавки всю вкуснятину, какой нам всегда так хотелось в нашем небогатом городишке. Девчонки уже прифартнули конфетами и колбаской, а мужчины... В общем, купили, что смогли. Тем более, что денег особо ни у кого не было.

После обеда артисты разбились на группки и разбежались в разные стороны. Мы же, оставшиеся в небольшом числе, продолжили прогулку. Люди все спешили куда-то, грохотали трамваи, женщины с тяжелыми сумками пытались влезть в переполненные автобусы. Кое-кто из горожан рассматривали плакаты о всероссийском смотре.
3r563467
И тут Виктор Зараменских, неуемный острослов и выдумщик, вдруг резко остановился у рекламного плаката, и, обращаясь к Александру Авсиевичу, заговорщицки ему подмигнул и преувеличенно громким голосом спросил:
- А что это за ансамбль такой – «Зоренька»? Кто-нибудь видел, как они выступают?
Саша тут же подыграл Виктору:
- А как же! Они сегодня такую программу выдали, что все остальные коллективы даже репетировать не стали, мол, все равно за этими не угнаться! Когда Рейнгольд Маркер запел, зрители запаниковали, испугались, что люстра с потолка сорвется!
Все остальные тут же подхватили игру:
- Я тоже их «Свадьбу» видел – фантастика!
- А костюмы! Их, наверное, в Москве шили!
- Женщины, будто в ансамбле «Березка», так и плавают по сцене!
Народу постепенно вокруг нас становилось все больше. Горожане с интересом прислушивались, как мы заливались похвалами «Зореньке». Под шумок мы потихоньку выбирались из толпы, чтобы повторить свои дифирамбы нашему ансамблю у другой афиши.

Не знаю, этот ли рекламный пассаж повлиял, или просто пермяки заждались истинных русских голосов и хороводов, но к началу концерта зал бы забит до отказа. Нам, стоявшим за кулисами и трясущимся от волнения, казалось, что зрители только и ждут, когда наша «Зоренька» выйдет на сцену.
432
Наконец, объявили «Зореньку», и как только хоровое многоголосие прорвало тишину зала, сразу же раздались аплодисменты. Зрителей с первых же минут покорили и репертуар, и мастерство хористов, и костюмы ансамбля, но еще больше покоряло то, как четко и слаженно сливаются воедино голоса и души певцов. Да мы и сами чувствовали, что сегодня мы поем как никогда - свободно и раздольно. Еще бы! Александр Иванович - и так имеющий идеальный слух! - с помощью своего изящного маленького камертончика на многочасовых репетициях так отшлифовал наши голосенки, что сфальшивить, а тем более, схалтурить мы никак не могли!

Пчелочка золотая, что же ты жужжишь?
Пчелочка золотая, что же ты жужжишь, жужжишь?

Мощный голос Рейнгольда с хитроватой интонацией ставил перед творительницей меда прямой и недвусмысленный вопрос, мол, хватит летать, когда же ты принесешь свой мед, чтобы смазать им губы любимой и прилипнуть к ним навсегда, и хор тут же поддерживал запев:

Жаль, жаль, жалко мне – что же ты жужжишь?
Эх, жаль, жаль, жалко мне – что же ты жужжишь?

Зрители тоже начинали активно сопереживать певцу, аплодисментами подтверждая, что он на правильном пути – губы у любви должны быть медовыми, и пчелочке просто деваться некуда, как снабжать юношу медом!

Я к губам прилипну – с ними я умру!
Я к губам прилипну – с ними я умру, умру!

Зал одобрительно шумит, будто поддерживая солиста в его решении - правильно, что ходить вокруг да около, слипайтесь губами и помирайте от счастья!
Апофеоз наступил тогда, когда на сцену вплыла хореографическая изюминка нашего конкурсного показа – «Свадьба»! Отсюда и до конца выступления «Зореньки» овации уже не прекращались. Стоя на самой верхней ступеньке хора, мы, басы и баритоны, видели светящиеся счастливые лица зрителей, пространство темного украшенного золотом зала, расцвеченную огнями рампу и наших несравненных артистов, дарящих людям возможность приобщения к самому настоящему празднику – свадебному гулянию. Хор вел свадьбу, очаровательная красавица плыла под венец, а жених таял от счастья, видя неземной красоты невесту…
zorenka1
Потом, когда у нас прошло послеконцертное изнеможение, мы оказались в кругу каких-то официальных представителей, обалдевших от нашего выступления, нас везли на какой-то праздник какого-то огромного завода, мы там снова пели, ели невиданных нами омаров, пили чего-то крепкое и ароматное…

-Девчонки, вы ничего не забыли в гостинице? Сарафаны, сапожки, кокошники все забрали? Мужики, баяны и балалайки не забыли?
Галина Авсиевич, руководитель женской группы хора, как всегда, внимательно и зорко следившая за сохранностью реквизита, давала всем понять, что праздник позади, впереди вагонные полки, стук колес на стыках и торжественная встреча на Далматовском вокзале.

Лауреат Всероссийского смотра самодеятельных коллективов в г. Перми Далматовский – народный! - ансамбль «Зоренька» возвращался домой в приподнятом настроении. Еще бы! Месяцы труднейших репетиций, волнение перед финальным выступлением, напряжение в ходе соревновательного выступления, полное изнеможение после выступления увенчались успехом – ансамбль вошел в число лучших среди множества коллективов, съехавшихся на всероссийский смотр!

…Скажу честно, фамилии всех участников того давнего состава «Зореньки» я уже плохо помню, но те волнующие ощущения, восхитительный полет души в облаке обворожительных звуков оркестра, прекрасные лица артистов и непознаваемое таинство рождения сценического волшебства – всегда со мной!
Значок участника ансамбля "Зоренька", лауреата Всероссийского смотра.
***
Кстати! Одна из участниц ансамбля Галина Ромашкина (на третьем фото сидит первая с левого края) впоследствии посвятила всю жизнь хореографии (!)  Вот её послужной список: 1) Дом пионеров г. Далматово( хореогрф). 2). Ленинградское областное училище культуры ( отд. хореография). 3) Дворец кульуры ЗИЛ.-хореограф. Дом пионеров и школьников Севастопольского р-на г. Москвы- хореограф.) 4). Образовательный центр ОАО Газпром- хореограф. Опустила звания и награды, которые тоже вносятся в трудовую.



Далматовиада. Глава III.Увлечения.ЗОРЕНЬКА


zorenka
- Прогуляемся, посмотрим, какая она такая Пермь?
Саша Авсиевич лукаво подмигивает хористам и танцорам «Зореньки», уже переодевшимся после предварительного концертного прогона.
– Театр оперы и балета мы изучили. Неплохой театр, весь в золоте, сцена большая. Нам вполне подойдет, напоемся и напляшемся всласть. А как там, на воле, надо поглядеть.
Он первым направляется к двери, и вся мужская группа ансамбля устремляется за ним.

Далматовиада. Глава III.Увлечения. Паровозные страсти.

Далматовский вокзал
Итак, паровозы.
Для начала надо отметить, что в 60-х годах железнодорожное сообщение по нашей ветке Свердловск-Курган-Омск было очень даже активное. Тюмень в то время была почти деревней. Ей дали прозвище «Тюмень-столица деревень», что вполне отражало ее тогдашнее состояние. Это потом она села на нефтяную иглу, и железнодорожное сообщение в ее сторону стало превалирующим.

Старый Долматовский вокзал
А до тех пор по нашей железке бойко бегали поезда всех марок, на станции «Долматово» (я не ошибся, написав «Долматово», потому как до времени, когда наш краевед Матвеева Зоя Ивановна ввела букву А в написание города, времени еще было достаточно) день и ночь трудился маневровый паровоз, между городами сновали мотовозы, по одноколейной дороге тяжелые составы грохотали день и ночь.
Монстр с косами и усами
В домах, что стояли неподалеку от дороги в момент прохождения грузового дрожали стекла в оконных рамах и сервантах, в окнах мелькал свет паровозных прожекторов и слышен был перестук колес на стыках. Станционный вокзальчик был деревянным и очень старым, но все остальное было как надо: водонапорная башня, огромные краны для заправки паровозов водой, снующие возле составов рабочие с молотками, стрелочники, обходчики, семафоры на обоих въездах в город, и так далее в полном порядке железнодорожного регламента того времени. В то время тепловозов было еще совсем мало, а электровозов не было и в помине. Но паровозы были… как бы это сказать, сказочными богатырями, что ли.
Маневровый паровоз. Красавчик!
Огромные, черные, с красными полосами на кабине и с непременной звездой на лбу, со стелющимися позади клубами дыма, они врывались в город, будто из другого мира. А когда они, стоя у вокзала, пускали пары, то вообще казались волшебными чудовищами. Пишу так, потому что паровозами я тогда увлекся нешуточно. Почему и как я увлекся этими чудищами, я уже не помню, только помню, что возле железной дороги пропадал днями, знал расписание движения всех пассажирских поездов, знал в лицо машинистов и помощников маневрового паровоза, высмотрел по книгам все, что касалось всего паровозного дела и страстно мечтал попасть в кабину паровоза, где, как мне казалось, сидит самый волшебник, который руководит этим огромным монстром.
Форма машиниста
Не сомневаюсь, что через какое-то время машинист маневрового паровоза заметил, что чуть ли не каждый день неподалеку мельтешит какой-то парнишка-недоросток, очарованно тараща глаза на кабину. Сам я замечал, как усатый, с закопченным лицом человек в окне паровоза улыбается мне. Однажды, дождавшись конца смены, и увидев, что машинист двинулся пешком мимо вокзала в сторону города, я тайно пошел за ним. Он важно, как мне казалось, шагал вдоль по улице Энгельса, посверкивая пуговицами и нашивками на своей железнодорожной форме и покачивая на ходу чемоданчиком с «тормозком», а я искал возможности увидеть его лицо спереди. Хотелось запомнить его и увидеть значки, которые посверкивали у него на груди, но показаться на глаза ему было страшно, а вдруг он недоволен тем, что я за ним шпионю? Я проводил его до самого дома на площади 1 мая (место нынешнего стадиона), чувствуя какую-то непонятную радость, будто я в чем-то породнился с этим особенным для меня человеком. И однажды случилось то, о чем я мечтал так долго!
Кабина машиниста
В один из дней, оказавшись снова возле маневрового паровоза, вдруг увидел, как машинист машет мне рукой, подзывая к себе. Помню, мне стало страшно – а вдруг он скажет: «Ну-ка, пацан, иди отсюда! Не мешай работать. И чтоб больше я тебя здесь не видел!». И что тогда? Не приходить на железку я уже не могу, а торчать тут мне уже будет отказано. Я замер в нерешительности, но машинист вдруг улыбнулся мне и сказал так давно ожидаемые мной слова:
- Давай, забирайся к нам!
Пулей взлетев по ступеням и ввалившись в кабину, я вдруг почувствовал, что попал в другой мир! В кабине что-то шипело, позвякивало, постукивало, стрелки приборов дрожали и прыгали, внизу под полом что шумно дышало. Но главное, что меня сразило – это паровозная топка! Она была как раз открыта, помощник машиниста, весь измазанный углем молодой мужчина, загребал из тендера, который был позади, уголь и швырял его в адское жерло, из которого разил такой жар, что я сразу же вспотел.
Паровозная топка. Справа место машиниста.
Возможно, я вспотел еще и потому, что бросив взгляд на окно, увидел и вокзал, и рельсы, и людей так далеко внизу, что мне показалось, будто мы летим над землей. Тут машинист еще дернул какую-то веревочку, и паровоз несколько раз трубно прогудел: «Ту-туууу!». Потом усатый волшебник пошевелил рычагом перед собой и… мы поехали! Смачно делая «чух-чух», паровоз пошел вперед, подкатываясь к ожидавшему его стоящему одиноко товарному вагону. Вы даже представить себе не можете, на каком небе от счастья я оказался!
Подбрось угольку!
Я смотрел в окна, где мимо проплывали и вокзал, и кабина стрелочника, и ворота элеватора. Паровоз важно делал «чух-чух», дым проплывал мимо окон, колеса стучали, а я… По-моему, я тогда забыл, что еще нужно было дышать и стараться делать все возможное, чтобы не выпали глаза от увиденного. Машинист дергал рычаг, крутил барашки паропроводов, смотрел на стрелки приборов и дергал за веревочку, тутукая, будто приказывал всему окружающему помнить, что главный в пристанционном пространстве вот этот фыркающий  грохочущий черный демон. Чуть погодя мне пришлось пройти еще одно испытание, которое я с позором провалил. Помощник машиниста, весь вымазанный углем парень, при очередной загрузке угля в топку неожиданно протянул лопату мне, сказав:
- Че стоишь, ряззявив рот? Давай, подкинь угольку, а я пока сполоснусь малость, ужарился.
Водонапорная башня
Водоналивные паровозные краны
А пока он лил себе на шею воду из ковша, я изо всех сил пытался поддеть уголь на лопату, подтащить ее к топке и закинуть порцию топлива в в огнедышащее жерло. Но все это совершить так же легко и быстро, как делал парень, у меня не получалось. Лопата оказалась неподъемной, уголь ссыпался на пол, а возле топки у меня, как мне казалось, волосы на голове начинали обугливаться. (Позднее, на самом деле, я заметил резкое сокращение растительности на моих руках). После нескольких моих малорезультативных попыток парень не выдержал, забрал у меня лопату и стал бойко швырять уголь в топку, недовольно бурча:
- Это тебе не кашу ложкой хлебать! Тут мастерство нужно и опыт!
Похоже, он надеялся малость сачкануть, используя меня как сменщика, но ему не повезло. Машинист же, видя, что я понурился от стыда, сказал, показывая на переднюю дверь:
- Давай-ка, сходи на лоб (передняя часть паровоза), махнешь рукой, когда сцепщик даст сигнал, что можно трогаться.
Я толкнул дверь, вышел на трап, и… ноги пристыли к полу!
Поезд в сторону Шадринска
Рядом со мной огромное черное круглое чудище дышало как живое, что-то в нем ухало, шипело и булькало, будто внутри затаился вулкан и вот-вот готовится взорваться. Еле передвигая ноги, я добрался до «лба», по сигналу сцепщика махнул рукой и как можно быстрее заспешил в защищенную от всех бед кабину. За один раз я пережил так много всего, что, вы можете  представить, как мне спалось ночью! Во сне меня то жарили в адском огне топки, то тащили на вулкан, чтобы скинуть в горящую лаву, то заставляли работать экскаватором. Притом на протяжении всего сна в ушах попеременно звучали «чух-чух» и «ту-туууу!»…
Домик обходчика
Но утром меня снова с неимоверной силой потянуло к паровозу. Сидя в уголке кабины на опрокинутом ведре, я все больше привыкал к обстановке. Машинист спокойно водил паровоз туда-сюда, формируя составы, помощник швырял уголь в топку, паровоз хоть и оставался для меня всесокрушающим монстром, но вызывал уже больше уважения, чем опасения. Таращась на капитана этого корабля, я внимательно следил за его руками, запоминая, что и как он делает во время работы. Кстати сказать, я и дома мысленно повторял все движения машиниста при трогании паровоза с места и его остановке. Посади он меня на его место, я, думалось мне, уже точно знаю, что делать, чтобы паровоз меня слушался.
Стрелочница
День пролетал незаметно. К вечеру кончалась рабочая смена, последние вагоны с зерном из элеватора были развезены по ожидающим их составам, грохотание сцепок затихло, сцепщики с флажками потянулись к вокзалу, а машинист утихомирил своего дьявола и стал собирать чемоданчик. Эх, если бы он разрешил мне остаться в кабине! Я бы просидел там всю ночь, только пялясь на приборы и впитывая запах и гарь из топки, и аромат солидола…

И случилось второе чудо, которого втайне я ждал уже несколько дней.
Стрелка
Мне разрешили занять место машиниста! Нужно было проехать от левого железнодорожного тупика до элеваторского склада. Это почти прямой путь. К удивлению машиниста и себя самого, я довольно уверенно тронул паровоз с места и так же деловито остановил его возле склада. Правда, перед воротами элеватора машинист занял мое место, показал мне надпись возле полотна «Перед въездом на территорию элеватора продуй сифон и поддувало!», и совершил неизвестные мне магические действия.
Семафор
Но все остальное я сделал сам, чем заслужил одобрительную похвалу. Помощник, правда, буркнул при этом, мол, «по прямой и дурак проедет», но я его уже не слушал, потому что ноги мои от счастья уже не касались пола. Сейчас я думаю – почему машинист разрешал мне бывать в кабине? То ли прямой начальник был далече, то ли мой восторженный вид радовал его, то ли он проводил со мной, как бы сказали позднее, профориентацию? Не знаю. Но так было – паровоз постепенно становился моим вторым домом. «Тормозок» (несколько бутербродов с чаем) я старался выбрать дома посытнее и повкуснее, чем немного удивил мою бабушку. Машинист с помощником с удовольствием покрякивали, уминая нежданную закусь, а я в это время, сидя в главном кресле, изображал из себя продутого всеми ветрами покорителя огнедышащего чудовища.
Мотовоз
Как-то раз машинист сказал:
- Сегодня мотовоз придет, бригаду привезет. Когда поедет за второй бригадой в Лещево-Замараево, можешь прокатиться, я уговорю.
В мотовозе было шикарно! Кругом окна, видно все и спереди, и слева, и справа, шума как в паровозе нет. Далматово уплывало назад, мы проехали семафор, зашли за поворот, впереди показалась речка Суварыш, внизу пронесся грохот моста, промелькнул полустанок, мимо пробегали леса, поля, придорожные кустарники – все было прекрасно!
Но почему-то мне вдруг это все … как бы это сказать… стало неинтересно, что ли. Рассмотрев кабину водителя, неожиданно я увидел обыкновенную шоферскую баранку и рычаги, как у обыкновенного «газона». ГАЗовский мотор – вот что двигало этот рельсовый грузовик!

Теплушка и солдаты в теплушке
Вернувшись обратно, я уже привычно взобрался в кабину паровоза и когда он начал движение, я понял, чего мне не хватало в мотовозе – не было этого волшебного «чух-чуха»! Не было позади черной смолистой косы, не было белоснежных усов пара по бокам… то есть не было всего того, что так тянуло меня к могучему гиганту. Об этом я так и сказал машинисту по возвращении. И что, вы думаете, он мне ответил?
- Правильно! Я ведь тоже пошел учиться на машиниста из-за этого «чух-чуха»!
Мы оба расхохотались, как будто сроднились в один миг.
Вряд ли кто, включая моих родителей и друзей, догадывались об этом моем паровозном увлечении. Да мало ли где мог пропадать недоросль летом? Федька, мой друг, правда, как-то один раз спросил, почему от меня несет то ли горелым углем, то ли солидолом, но спросив, тут же забыл об этом, потому как от него тоже несло явно не женскими духами, а жженым железом. Он прирабатывал на «Молмаше», куда его пристроил отец, а токарный станок дает именно такие запахи. То, что я решил стать машинистом, тогда это было ясно и неоспоримо.
Механическая дрезина
Но… постепенно, неодолимо меня стали завлекать иные интересы. Возникла тяга к футболу, отец, доломав мотоцикл с коляской «Урал», купил мопед, потом приобрел мотороллер «Тула -200М». Все это надолго отвлекло меня от паровозов. Да и на железке совершались свои перемены. Маневровый паровоз стал базироваться в Шадринске, приезжая в Долматово по необходимости, становилось все больше тепловозов, а потом, с электрификацией линии, по железке пошли электровозы. Тюмень стала нефтяной столицей, и тюменская ветка стала более приоритетной, отодвинув нашу ветку на второй план.
Видимо, судьба в самый нужный момент свела меня с паровозами, подарив мне на всю жизнь аромат железнодорожной романтики.
***
Так умирают паровозы...
Послесловие. Как-то, учась в Челябинском политехе, я совершенно случайно попал на кладбище паровозов. Их по скончании паровозного века, как говорили, - в оборонных целях - свозили сюда на «консервацию», оставляя один на один с безжалостной погодой и всепобеждающей старостью. Вид этого черного, стоящего в полной тишине, тихо умирающего бывшего грозного воинства, вызвал во мне такую могучую грусть, что я не выдержал, пролез через ограждение из колючей проволоки на территорию мрачного кладбища, продрался сквозь травяные джунгли, нашел паровоз, похожий на тот, что оставил в моей душе неизгладимый след, и долго сидел на ржавой рельсе, прижавшись к моему умирающему другу. Он мне промолчал о своем радостном бурном прошлом, а я ему промолчал о возникшем чувстве предательства моей мечты стать машинистом. Потом мы расстались…
***
Наперекор судьбе
А вот мой двоюродный брат Михаил Кузнецов стал машинистом. Водил тяжеловозные составы по Сибири сквозь погоды всех мастей, сквозь жару, морозы и бури. Усталости после таких рейсов хватало, но брат вел рассказы о своей судьбе машиниста-дальневика спокойно, и слышно было, что человек остался верен своей мечте. 

Дальнейшая моя жизнь довольно плотно была связана с железной дорогой. В частых переездах было много того, что вполне достойно отдельных рассказов и баек. Возможно, что когда-то необъятный интернет примет мои воспоминания о железнодорожной романтике. 
Посмотрим.
***
Немного о порядках на пассажирских поездах в 80-х годах читайте здесь

(Фото взяты из интернета, в свободном доступе)
***
Еще вспомнилось. (Для справки: кольцевой поезд Челябинск-КаменскУральский-Курган-Челябинск на станции Синарская двигался в обратную сторону - такой вот железнодоржный парадокс. На полпути между Далматово и Катайском находится (лась) станция Шутка. Этот поезд, и туда и обратно, проходил через Далматово глубокой ночью).
Так вот. Из Челябы в Далматово ехали гости на свадьбу. Начали керосинить сразу как сели в поезд. Но вдруг кто-то заметил, что в Каменске-Уральском поезд пошел... обратно! Толпа взбузыкалась, мол, что за фокусы? Но ночью проводников сыскать себе дороже. Короче, ехали, гадали, но похихикивали... Вдруг объявляют: "Шутка!". Но народу было уже совсем не до смеха. Когда объявили Далматово, народ выпал из вагона... в стельку трезвый!!!)))
***
Любимое стихотворение:

Ах, как же я в детстве любил поезда,
Таинственно-праздничные, зеленые,
Веселые, шумные, запыленные,
Спешащие вечно туда-сюда!

Взрослые странны порой бывают.
Они по возможности (вот смешно!)
Верхние полки не занимают,
Откуда так славно смотреть в окно!

Не любят, увы, просыпаться рано,
Не выскочат где-то за пирожком
И не летают, как обезьяны,
С полки на полку одним прыжком.

В скучнейших беседах отводят души,
Ворчат и журят тебя всякий час
И чуть ли не в страхе глядят на груши,
На воблу, на семечки и на квас.

О, как же я в детстве любил поезда
За смех, за особенный чай в стакане,
За то, что в квадрате окна всегда
Проносятся кадры, как на экране.

За рокот колес, что в ночную пору
Баюкают ласковей соловья,
За скорость, что парусом горбит штору,
За все неизведанные края.

Любил за тоску на глухом полустанке:
Шлагбаум, два домика под дождем,
Девчонка худенькая с ведром,
Небо, хмурое спозаранку.

Стог сена, проселок в лесной глуши...
И вдруг как-то сладко вздохнешь всей грудью,
С наивною грустью, но от души:
Неужто же вечно живут здесь люди?!

Любил поезда я за непокой,
За вспышки радости и прощанья,
За трепет вечного ожиданья
И словно крылья бы за спиной!

Но годы мелькнули быстрей, чем шпалы,
И сердце, как прежде, чудес не ждет.
Не то поездов уже тех не стало,
Не то это я уж теперь не тот...

Но те волшебные поезда
Умчались. И, кажется, навсегда...
Э.Асадов.

Далматовиада. Глава III.Увлечения. Паровозные страсти.

Далматовский вокзал
Итак, паровозы.
Для начала надо отметить, что в 60-х годах железнодорожное сообщение по нашей ветке Свердловск-Курган-Омск было очень даже активное. Тюмень в то время была почти деревней. Ей дали прозвище «Тюмень-столица деревень», что вполне отражало ее тогдашнее состояние. Это потом она села на нефтяную иглу, и железнодорожное сообщение в ее сторону стало превалирующим.

четверг, 19 ноября 2015 г.

Далматовиада. Глава III. Увлечения. Футбол.

- Ну, что, врежем сегодня друзьям-товарищам? 
Внештатный тренер, ветеран футбола, по совместительству футбольный арбитр, Петя Воронин, покручивая на пальце судейский свисток, хитро оглядывает нашу команду, готовящуюся к игре.
Мы, городская футбольная команда, сидим на лавках, сколоченных по периметру помещения, пристраивая поудобнее щитки на голени и обтаптывая бутсы. Ребята уже почти готовы, только Яшка рыжий (Устинов Женька, за свое мастерство получивший гордую кличку по имени Льва Яшина) еще натягивает гетры на свои чуть кривоватые ноги, да центровик Патрон – кумир мальчишек (время выдуло из памяти его имя-отчество, будто бы Толя Новоселов), топает по полу, пробуя шипы на новых бутсах.

- А? Как думаешь?


Петро подмигивает стоящему тут же с нами Ивану Лашову, тоже ветерану нашей Далматовской команды, дающему последние напутствия игрокам. Иван пожимает плечами, как бы говоря – трудно, мол, сказать, игра покажет. 
Володька Коуров, наш правый нападающий, заправляя футболку, говорит, ни к кому не обращаясь:
- Пас будет - разнесем катаезов. Не будет - просадим. 

Защитник Юрка, несколько раз подпрыгнув, на выдохе выдает:
- Ниче, надо косоглазого выбить (нападающий катайцев), тогда они по верхам стрелять начнут, а там-то им ловить нечего – небо наш, небо наш родимый дом!


Наконец, сгрудившись вокруг Адика Малышева, нашего тренера, мы выслушиваем «план» игры.
– Не лезьте на рожон! Растягивайте защиту по углам. Патрон, не суйся в толпу – отрывайся. Получишь пас – обводи и бей. Не дадут, откидывай Володьке. А ты – уже обращаясь к тому – гуляй недалече, будь на подхвате. Бейте под левую руку, у них ловила косоглазый, левый угол не тянет. Защита – ноги не жалеть! Свои – тем более!

За стенами шум все сильней. Народ собрался у выходных дверей часовни, готовясь встретить своих кумиров. Выйдя из раздевалки, мы тут же попадаем в плотное окружение своих фанатов. Мужики, смоля цыгарками, дружески улыбаются и тепло напутствуют игроков, а мальчишки, с рудом пролезая сквозь плотные ряды болельщиков, мечтают только об одном – прикоснуться к своим кумирам.
Важно вышагивая по зеленой траве, мы видим катайцев, что уже выстроились полукругом у ворот и пытаются разминать своего вратаря, пуляя в него единственным мячом, доставшимся им еще, видимо, от прежней команды, ибо траектория его полета больше похожа на след бычьей струи после водопоя. У нас мяч тоже не лучше, но где же в те годы их было взять? За воротами ребятишки восторженно ждут промахов бьющих, чтобы толпой ринуться туда, куда улетает мяч после удара какого-нибудь мазилы.
- Давай, Петро, свисти, а то на мыло отправим!
Самые нетерпеливые болельщики уже не могут усидеть, влезают на скамейки, и дымя самокрутками, начинают выкрикивать призывы судье, уложившему мяч в центре поля и готовящемуся впустить его в игру.
Но вот свисток – и игра началась!
Вверху слева А.Малышев - тренер.
Встреча давних друзей-соперников Катайцы – Далматовцы как всегда собрала полный стадион. Все скамейки заполнены народом. Мужики почем зря смолят цыгарками, женщины щелкают семечки, а пацанва вся сгрудилась за воротами катайской команды, ожидая, что именно в эти ворота будет забиваться большинство голов. Тут и там слышны выкрики:
- Покажите им, братцы! Патро-он, закати им пару-тройку банок! Петро, поверни свисток к гостям, продуй им уши! Зыря, ты у жонки своей трусы занял? Подвяжи под мышками! 
Игра идет с переменным успехом, но вот наша полузащита выцарапала мяч, удачно провела распасовку и вывела на ударную позицию Патрона.
- Патро-о-он! Уходи влево! Ну... ну...! Го-о-ол! Во дает - прямо в «паутину»!
Свист, крики... Народ на скамейках радостно шумит, в воздух летят фуражки и шляпы, за воротами ребятишки, подносчики мячей, прыгают и кричат от радости, галки, напуганные шумом со стадиона, взлетают в синее небо над сборочным цехом, и тоже керкают, будто радуются забитому голу. Кто-то не удержался и выбежал на поле, чтоб благодарно пожать голеадору руку, и тут же подхватил мяч и установил в центре поля, мол, хватит праздновать, давайте играть дальше!
(Непосредственность игры и болельщиков привносили такой незабываемый колорит, что впоследствии, бывая в больших городах, я обязательно спешил на футбол, чтобы опять окунуться в эту обворожительную атмосферу всеобщей радости, неудержимого острословия и полной свободы излияния эмоций!).

Стадион тех времен располагался на месте нынешнего сквера, у часовни. Там же были сооружены волейбольная, баскетбольная и городошная площадки. Не пустовали они никогда! 


Как только заводской гудок объявлял конец рабочего дня, как тут же разгорались неофициальные турниры всех мастей и уровней. Сражения шли «на вылет» - проигравшая команда тут же меняла состав за счет болельщиков, а тех всегда было огромное число, потому игры заканчивались обычно затемно. Площадки были вытоптаны так, что иной раз в пыли было и не разобрать, кто с кем играет. Играли «на честное слово», потому как судить редко кто осмеливался, иной раз за ошибки ему так перепадало, что браться за свисток желание пропадало навсегда.

Но уж футбольный матч всегда был всеобщим праздником! К этому дню и часовня, где была устроена футбольная раздевалка, оживала за счет толпящихся возле нее болельщиков, на углу стадиона начинал работать киоск с пряниками и морсом, а энтузиасты прихватывали с собой топоры и молотки с гвоздями, чтобы перед ходом действа отремонтировать скамейки, вкопанные вокруг поля. Мало кого волновало то, что поле было далеко не ровным, то там, то сям темнели коровьи «мины», а с угла на угол была протоптана тропинка, на которой нет-нет да и появлялась какая-нибудь просочившаяся сквозь дыру в ограде и торопящаяся в магазин нерасторопная бабка с кошелкой.


Игра меж тем становилась все злее, удары по ногам и толчки в спину все чаще заставляли судью хвататься за свисток. Доставалось и ему – за каждый взмах рукой в нашу сторону зрители начинали неистовствовать. Все – кроме судьи, конечно! – знали футбольные правила назубок.

- Ты, судила, смотри, куда свистишь! Мыларня по тебе плачет! Не можешь, дай другому посвистеть. 
И ведь доводили своими выкриками рефери-самоучку до бешества! Все чаще и чаще Петро свистел в сторону гостей, тем самым добавляя своей - и так немалой популярности! - еще один балл.
Проигрывая по ходу битвы, мы все же прижали гостей к их воротам, но мяч никак не находил дороги в сетку. Защитники противника штабелями ложились под мяч, пошла игра «кость в кость», судья метался между игроками, пытаясь разглядеть, кто кого бьет по ногам, но азарт игры захватил и его, свисток был возле рта, но дуть в него не давала скорость смены событий.
Наконец уж совсем откровенный тупой подкат в ноги Патрону судья не мог пропустить «мимо рта».
- Гони его с поля!
Кричит разъяренная торсида свистящему вершителю матча, справедливо – по их мнению! – полагая, что защитник катайцев только и вышел на поле затем, чтобы переломать ноги хозяевам игры.
– Задолбай их пеналями, пусть забудут про Яшкины ворота!
Зрители горячатся, страсти на поле вызывают в них бурное сопереживание. Все, что происходит на поле, находит в болельщицких сердцах самый активный отклик. Каждому кажется – будь он на месте этих кривоногих и дебильных кустарей, счет бы стал расти намного быстрее и только в нашу пользу. Зато каждый гол в ворота катайцев вызывает такой бурный восторг, будто мяч был запущен не в ворота, а в космос.


Но вот мяч установлен на «точке» (место одиннадцатиметрового шрафного удара), пострадавший – Патрон, естественно! – встает с земли, где он до этого прохлаждался, изображая зверя, убитого наповал, лениво поправляет мяч, отходит…
Стадион замирает. Вратарь, дико вращая глазами, пытается угадать место удара, но Патрон, будто никуда не торопясь, подходит к мячу… замах… и…
Буря восторга вздымает торсиду со своих мест! Го-о-о-ол!!! В то время, как вратарь кинулся в тот угол, куда вроде бы, судя по замаху, должен был влететь мяч, Патрон, придержав ногу всего лишь на мгновение, носком бутсы мягко переправляет мяч точно туда, где только что обретался несчастный хозяин ворот!
Трибуны беснуются! Любое искусство вызывает восхищение, но когда это происходит на родном футбольном поле, то тут зрители разворачиваются на всю катушку! 
- Вставай, ловила, простынешь! Иди, лучше, в своей калитке свиней лови! 
Народ счастлив! Не ради ли этого счастья они шли сюда – увидеть футбольные чудеса? Праздник на трибунах достиг своего апогея, зрители гнали нас вперед, к чужим воротам, ожидая очередных чудес.
Нам же на поле было не до выкриков болельщиков. После несправедливого, как ему казалось, одиннадцатиметрового, противник озлился, настырно наседал, не проявляя к хозяевам поля никакого уважения, а вырвать победу было ну просто необходимо! Ничья нас никак не устраивала. Ведь следующая игра в Катайске, а там торсида тоже не молчит. Там и судья будет другой, он так же, как и Петро, повернет свисток в одну сторону, да и тамошние «тиффози» тоже будут шумно приветствовать каждый удар по нашим ногам. Два проигранных матча наши болелы нам ни за что не простят! Потому бей, терпи и беги! 
И мы били, терпели и бежали.... как бы ни казалось, что сил уже нет совсем.
Победный гол Володька Коуров посвятил самому себе: сколько сотен раз он тренировал хитрющий финт, сколько потратил сил несчастного Яшки, раз за разом вызывая его на дуэль, причем голкипер должен был каждый раз изо всех сил мешать гелеадору исполнить его сумасшедший прием.
И вот оно – случилось! До финального свистка оставалось совсем уже ничего, и Володька решился – подхватил мяч, обвел одного, второго, вытянул вратаря соперника на себя и…

Рев на трибунах после забитого последнего гола был таким, что местное воронье окончательно уверовало в конец света и навсегда покинуло родные башни Успенского монастыря. Не дожидаясь, пока судья вытянет длинный свист по случаю окончания матча, народ повалил на поле, обнимаясь и целуясь с каждым, кто носил футболку, невзирая на ее цвет. 
Но вот и финальный свисток. Петро, вначале безуспешно пытаясь вернуть торсиду на скамейки, в конце концов махнул рукой и объявил окончание матча. Тренер Малышев зазывает нас в кучу у центра поля, мы устало бредем к центральному кругу и думать о том, что мы все же выцарапали победу, сил нет совсем.
Петр Воронин слева в шляпе. Справа Иван Лашов.
Меж тем народ вовсю чествует своих героев. Вовка, забивший победный гол, уже летает над поднятыми руками, Патрона мужики, звеня стаканами, уже потащили за угол часовни, откуда-то появились банки с морсом, кто-то из женщин дарит изрядно побитому защитнику Зыре букетик тут же сорванных цветов, мужики делятся с футболистами «беломором», Яшку обливают водой прямо из ведра – люди празднуют победу! Во имя чего, зачем и над кем, неважно, главное – победа!

В раздевалке футболисты устало стягивают с себя промокшую насквозь форму и вяло переговариваются по поводу поездки в Катайск. Нынешняя игра уже сделана – что о ней говорить? Через неделю ехать, а бутсы почти развалились, гетры надо штопать, у щитков резинка сгнила... Послеигровая аппатия сбивает настроение почти до уныния, но постепенно усталость проходит, кто-то уже хохочет, вспоминая как Володька Коуров своим финтом – перебросом мяча из-за своей спины вперед через голову вратаря - ввел того в полный ступор – мяч был и нету! – и спокойно закатил пузырь в ворота. А катайский хавбек так и пробегал всю игру с коровьим навозом на боку!


Выходим из часовни. На волейбольной и баскетбольной площадках опять клубится пыль – это возобновились бесконечные турниры, на футбольном поле ребятишки общей толпой гоняются за детским резиновым мячиком, тут же пасутся невесть откуда взявшиеся козы, на городошном поле старцы морщат лбы, прикидывая так и эдак, как одним ударом выбить из «конверта» центральный городок, на скамейках возле футбольного поля уже расположились шахматисты и картежники.

Мы выходим за ворота стадиона и не успеваем проститься друг с другом, как нас тут же расхватывают девчонки. Еще бы – мы для них были… ну, не рыцарями на белом коне… но вполне состоявшимися героями! Пройтись с парнем, которому только что рукоплескали сотни людей, а вслед оглядываются чуть ли не все, кто проходят мимо – чем не гордость?!

…Как-то однажды, устраиваясь после армии на временную работу в Кургане, неожиданно услышал предложение поработать учителем физики в школе ИТК №1 (исправительно-трудовой колонии). 
А почему бы и нет? 
В первый же день после прохождения всех контрольных ворот, слегка волнуясь, я подхожу к двухэтажному кирпичному зданию школы, вхожу в кабинет физики и первым, кого я встречаю в лаборантской… Патрона! Собственной персоной!
- И ты тоже?! – удивлению моего бывшего члена команды нет предела. – За что?!
Бывший центральный нападающий, а теперь заключенный ИТК №1, лаборант кабинета физики, обалдело таращил на меня глаза – вот это встреча!
Мы засиделись допоздна. Пили чай и вспоминали наш футбол. Патрон сбегал в свой корпус, принес альбом с фотографиями. И тут я - поверьте, как меня ошарашила эта новость! – узнал, что моя родная футбольная команда чуть ли не в полном составе «отдыхает» на местном «курорте»! 
Такой оборот событий потряс меня до глубины души…
Но… поработать в колонии мне пришлось недолго. Через пару недель утром в проходной колонии мне объявили, что школа не работает и мне нужно идти в гороно за увольнением.
Оказалось, что в колонии в выходные дни была большая буза, школу сожгли. Всех заключенных, кто прирабатывал при школе, наказали по своим лагерным порядкам. Живых осталось мало.
Патрон остался жив. Намного позже я узнал, что, когда горела школа, он, чем мог, забаррикадировал железную дверь кабинета физики, и тушил прорывающийся огонь водой из крана из соседнего помещения лаборантской.
Все дальнейшие известия о судьбах моих футбольных корешей мне добыть не удалось, школьная суета не оставила для этого ни времени, ни возможностей.

…И все же, нет-нет да и всплывет в душе старое, давно вроде бы забытое ощущение – аромат! – того восторга, что взрывался во мне вместе с восторгом людей, бросающих кепки в синее небо и вопящих на все Далматово:

- Го-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-л!!!