(Публикуя свою далматовиаду, спешу предупредить, что главы и части буду постоянно исправляться и дополняться. Причина проста - каждая опубликованная часть вызывает в памяти новый прилив воспоминаний, потому приходится править то, что уже создано, и добавлять то, что всплыло).
Давно не бывал я Донбассе... (совсем коротенько о преддалматовском периоде жизни, моей трехлетней "командировке").
Точно не знаю, где после тяжелого ранения на Донбассе лечился мой отец Истомин Степан Иосифович, но то, что в том госпитале он влюбился в санитарку Надю, это точно. То ли госпиталь был в Тошковке, то ли уже потом отец приехал туда, где жили родители Нади, но родился я в этом шахтерском поселке.
Если дата моего рождения 24 июня, то, скорее всего, мой отец и моя мама поженились в октябре 1946 г. По моим расчетам вроде все верно, но в то послевоенное время могло быть всякое.
Прожил я в Тошковке три года, потому и помню совсем мало. Помню, как бабушка Домна выбегала из дома и точила нож о валявшийся во дворе валун. Помню высокую вишню, с которой бабушка собирала ягоды. Помню себя на каком-то заборе.
Хорошо помню поразившие меня кирпичные дома с черными выбитыми окнами, воронки, между которыми мы шли с отцом куда-то.Мама рассказывала, что отец срывал ветку, протягивал мне прутик, и я ходил за отцом, держась за прутик по поселку, пока он собирал из подвалов ребятишек-беспризорников в школу.Да и много ли я мог запомнить в свои три года? Даже переезд за Урал, а он по тем временам занял никак не меньше недели, не оставил в памяти ни следа, а ведь мы ехали большим семейством. Голод в Донбассе был такой, что, как говорила мне бабушка, если бы не коза, на молоке которой я рос, то не жить бы мне на этом свете, как и тем остальным ребятишкам, что родились со мной в тот год.
Демобилизовавшись,
отец схватил в охапку всю семью моей мамы и увез их на свою родину, за Урал.
Как мы оказались в Далматово, не знаю, ведь он сам родом из города Шадринска.
Скорее всего, отца направили в Далматовский район директором школы, потому с
1951 г. мы оказались в городе, где я и прожил сорок лет. По этой причине свои
три года в Донбассе я считаю временной командировкой, а Далматово считаю своей
родиной.
Пришлось мне побывать в Донбассе еще раз, летом после шестого класса. Бабушка Домна решилась съездить на родину, и меня взяла с собой. Вы удивитесь, но об этой поездке я помню тоже совсем мало. Что мне запомнилось: поезд, который я видел в окно, извивающийся на поворотах; подвал, все полки которого были забиты банками с вареньями и компотами; мой родственник Толик, возивший меня на площадке товарного вагона купаться на ставок; толстяк Юхим Петрович, скорее всего, брат моего дедушки Ивана Петровича; поездка наДнестр Северский Донец (исправлено Vika Titinjuk).
Донец мне запомнился, потому, что меня удивила вода - чистая и теплая. После нашей холодной сибирской Исети она обворожила меня! Бабушка говорила, что я барахтался в реке весь день, пока родня очередной раз отмечала на берегу наш приезд.
Да, чуть не забыл! Эта картина, виденная мной возле проходной на шахту, отбила мне любовь к свиному салу на долгое время. На скамейке сидел человек с совершенно черным лицом и черными же руками держал огромный кусок сала и бутылку с молоком. Он черными же зубами отгрызал это белое сверкавшее на солнце сало, смачно жевал и... запивал его белой жидкостью! Такой это был жуткий контраст - совершенно черный человек и совершенно белая еда - что с того момента я с отвращением стал воспринимать как сало так, и молоко.
Да, смешно! Потом, во времена моих таежных путешествий, жуя маленькие дольки обалденного ароматного свиного продукта и жадно мечтая при случае нажраться его до отвала, я всегда с улыбкой вспоминал того черного шахтера и то белое сало...
Давно не бывал я Донбассе... (совсем коротенько о преддалматовском периоде жизни, моей трехлетней "командировке").
Точно не знаю, где после тяжелого ранения на Донбассе лечился мой отец Истомин Степан Иосифович, но то, что в том госпитале он влюбился в санитарку Надю, это точно. То ли госпиталь был в Тошковке, то ли уже потом отец приехал туда, где жили родители Нади, но родился я в этом шахтерском поселке.
Если дата моего рождения 24 июня, то, скорее всего, мой отец и моя мама поженились в октябре 1946 г. По моим расчетам вроде все верно, но в то послевоенное время могло быть всякое.
Прожил я в Тошковке три года, потому и помню совсем мало. Помню, как бабушка Домна выбегала из дома и точила нож о валявшийся во дворе валун. Помню высокую вишню, с которой бабушка собирала ягоды. Помню себя на каком-то заборе.
Хорошо помню поразившие меня кирпичные дома с черными выбитыми окнами, воронки, между которыми мы шли с отцом куда-то.Мама рассказывала, что отец срывал ветку, протягивал мне прутик, и я ходил за отцом, держась за прутик по поселку, пока он собирал из подвалов ребятишек-беспризорников в школу.Да и много ли я мог запомнить в свои три года? Даже переезд за Урал, а он по тем временам занял никак не меньше недели, не оставил в памяти ни следа, а ведь мы ехали большим семейством. Голод в Донбассе был такой, что, как говорила мне бабушка, если бы не коза, на молоке которой я рос, то не жить бы мне на этом свете, как и тем остальным ребятишкам, что родились со мной в тот год.
Ошибка: верно Домна Михайловна |
Пришлось мне побывать в Донбассе еще раз, летом после шестого класса. Бабушка Домна решилась съездить на родину, и меня взяла с собой. Вы удивитесь, но об этой поездке я помню тоже совсем мало. Что мне запомнилось: поезд, который я видел в окно, извивающийся на поворотах; подвал, все полки которого были забиты банками с вареньями и компотами; мой родственник Толик, возивший меня на площадке товарного вагона купаться на ставок; толстяк Юхим Петрович, скорее всего, брат моего дедушки Ивана Петровича; поездка на
Донец мне запомнился, потому, что меня удивила вода - чистая и теплая. После нашей холодной сибирской Исети она обворожила меня! Бабушка говорила, что я барахтался в реке весь день, пока родня очередной раз отмечала на берегу наш приезд.
Да, чуть не забыл! Эта картина, виденная мной возле проходной на шахту, отбила мне любовь к свиному салу на долгое время. На скамейке сидел человек с совершенно черным лицом и черными же руками держал огромный кусок сала и бутылку с молоком. Он черными же зубами отгрызал это белое сверкавшее на солнце сало, смачно жевал и... запивал его белой жидкостью! Такой это был жуткий контраст - совершенно черный человек и совершенно белая еда - что с того момента я с отвращением стал воспринимать как сало так, и молоко.
Да, смешно! Потом, во времена моих таежных путешествий, жуя маленькие дольки обалденного ароматного свиного продукта и жадно мечтая при случае нажраться его до отвала, я всегда с улыбкой вспоминал того черного шахтера и то белое сало...
Стрелкой отмечен мой отец Истомин Степан Иосифович. 1946 г. Учитель русского языка и литературы Тошковской школы. |
Комментариев нет:
Отправить комментарий